Ярослав Грицак о украинской нации и о нашем времени

 

В мире около двух тысяч народов – и только двести наций. Шансы народа стать нацией достаточно невысоки: 1 к 10. Это очень низкий шанс.

...Нация – более сложная  конструкция. Если, условно говоря, народ – это трава, то нация является газоном; то есть если народ – это заросли, то нация – это сад или парк.

…Украинцы использовали свой шанс в исключительно невыгодных ситуациях. Напомню: Валуевский циркуляр, Эмский указ, насилие, которое мы видели во Второй мировой войне, и все остальное: наши шансы стать нацией были очень низки как статистически, так и исторически. Учитывая препятствия, стоящие перед украинцами, можно считать это настоящим чудом.

Мы не понимаем характер этого чуда, но оно удивительно достойным.

В украинской истории было по крайней мере три периода, три фазы, когда украинцы реально исчезали, когда об исчезновении этой группы говорили как о свершившемся факте. Это конец 18 века, когда после ликвидации казацкого государства казацкая элита активно интегрировалась в русское дворянство. Напомню, тогда главным образом была разрыта могила – то есть Украина, похороненная, прекрасная, красивая, героическая, но это уже прошлое, в будущем этого не будет. Ее можно оплакивать, она стоит самых теплых воспоминаний – но она умерла и ее не воскресить.

Второй момент – 1860-е, когда в Российской империи издали Валуевский циркуляр, который сказал, что украинцев, украинского языка нет, не было и не будет – и тогда же здесь, в австрийской Галиции, побеждают москвофилы. В условиях, когда в двух частях Украины побеждает российский проект, шансы появления украинского проекта были почти ничтожны.

И третий – в конце 1970-х или начале 1980-х даже во Львове было ощущение, что дело плохое. Я недавно перечитывал эссе Милана Кундеры "Трагедия Центральной Европы". В примечании  он пишет о том, чем Советский Союз опасен: он приводит к уничтожению целых народов. И дальше Кундера пишет: правдоподобно, мы являемся свидетелями исчезновения украинской нации. В 1984 году. Когда видишь этот перечень событий, то понимаешь, что национальная устойчивость украинцев даже выше, чем устойчивость украинцев как народа.

…Почему? Ибо всегда есть люди, которые не обращают внимания на якобы объективное состояние истории, а начинают развивать свои проекты, идущие против истории. Очень условно говоря, они:

- Тарас Шевченко в первом случае, когда исчезала казацкая Украина;

- Франко – во втором случае, когда исчезала Украина в Галиции;

- и Василий Стус – в третьем.

Мы обычно употребляем имена национальных поэтов, потому что они наиболее символичны. Это фигуры первого ряда, а за ними тысячи менее известных.

…Каждый человек в каждом обществе нуждается в мифе. Без мифа никто не может жить, ни одно общество. Без мифа мы все превращаемся в эгоцентриков-эгоистов, не имеющих общей цели, нас ничего не клеит. Мифы – то, что нас клеит. Миф – это не создание какой-то удобной правды. Миф – это о том, что делает нас великими, о том, что дает нам ощущение, что мы больше на самом деле, чем мы и что имеем какую-то особую миссию.

…Помимо всего, должны быть институции, которые эти эмоциональные мифы сохраняют, умножают и делают их более эффективными. Должен быть кто-нибудь, кто строит памятники, печатает «Кобзарь», готовит бутерброды на Евромайдане, собирает дотации на армию. Короче говоря, должны быть институты. Сталин говорил, что кадры решают все; мой тезис – институты решают все.

Основательно эти учреждения – это кофейни, университеты, нецензурированная пресса, свободная Церковь, городское самоуправление. Большинство таких институтов возникло не здесь, не на этой территории. Большинство институтов пришли с Запада. Географическая близость к Западу очень важна, потому что это близкая территория, где этот опыт может передаться. Это, по моему мнению, одна из причин, почему в России так быстро исчезают этнические группы. В последние годы там не стало 13 этнических групп народов Сибири, а некоторые находятся на грани уничтожения. Их убили дважды: впервые физически, а во второй раз в памяти – никто не знает о них и не упоминает об их борьбе за выживание, потому что считается, что они приняли эту судьбу.

…Мы не сможем понять, что делается в Украине, если не примем во внимание то, что произошло в последние двадцать лет: в Украине теперь денежный, человеческий капитал мигрирует с востока на запад. Война это решительно ускорила, но это было уже перед войной, даже до 2014 года, а сейчас стало массовым. А культурный капитал мигрирует с запада на восток. Я несколько лет перед войной был в Николаеве, и меня больше всего утешило – приходишь и видишь кафе, галицкие плацки, шоколад по-львовски и так далее. Я не о каком-то галицком шовинизме – а о том, что это западная культура, которая идет на восток. Мне рассказывают о новом центре гипстерства в Киеве, это Рейтарская улица: пройдитесь по ней – и вдруг будете иметь ощущение полностью такого себе Львова. Идет трансплантация той культуры, которая является важнейшим элементом устойчивости.

Что дальше? Победа.

Но возвращаюсь к началу: мы имеем два элемента устойчивости – стойкость выживания и самовыражение, устойчивость народа и устойчивость нации. Сейчас возможен третий элемент устойчивости: либо жизнь в условиях апокалипсиса – либо (и это самый большой вызов) превращение этой устойчивости в стабильное развитие, устойчивое развитие. А это ключевой момент устойчивости и в Украине, и во всем мире – сможем ли мы выдержать такой темп без катастрофы. Историки считают, что это состояние перехода длится более или менее пятидесяти лет. У нас уже тридцать лет. Но не скажу, что осталось двадцать лет, потому что есть эффект войны, война ускоряет. Многие вещи, которые были невозможны перед 24 февраля, к сожалению, произошли. Хотя бы они произошли и так, но не такой ценой и не такими темпами. Вызов остается прежним: устойчивое развитие перевести в стальное  развитие. Другими словами, спасти себя и спасти целое человечество.